Глава 21

Казалось, что мы играем уже несколько часов, дней, лет. Хотя, может, и несколько секунд. Я уже не понимаю. Мы то ускоряемся, то замедляемся, кричим на наших инструментах. Потом становимся серьезнее. Потом смеемся. Играем тише. Играем громче. Мое сердце неистово колотится, кровь почти закипает, все тело вибрирует, и я вспоминаю: «концерт» не означает, что ты стоишь, как мишень, перед тысячами незнакомцев. Это значит единение. Это значит гармонию.

Когда мы, наконец, останавливаемся, я весь в поту, Мия тяжело дышит, как будто пробежала не меньше десятка километров. Мы сидим в тишине, ритм нашего дыхания одновременно стихает, пульс тоже замедляется. Я бросаю взгляд на часы. Уже больше пяти. Мия это замечает и откладывает смычок.

– А теперь что? – спрашивает она.

– Шуберт? «Рамоунз»?[32] – отвечаю я, хотя и знаю, что она не играет по просьбам. Но мне хочется лишь продолжать, впервые после длительного перерыва у меня не осталось никаких других желаний. И мне страшно думать о том, что будет, когда музыка закончится.

Мия показывает на зловеще мерцающие на подоконнике электронные часы.

– Мне кажется, ты на самолет не успеешь.

Я пожимаю плечами. Мне даже все равно, что сегодня есть еще как минимум десяток других рейсов на Лондон.

– А ты на свой?

– Я и не хочу успевать, – робко говорит она. – У меня есть день до концерта. Могу завтра вылететь.

Я вдруг воображаю, как Алдус нервно расхаживает по залу вылетов Вирджин и гадает, куда я запропастился, названивая на сотовый, который так и валяется в отеле на тумбочке. Думаю я и о Брен, она в своем Лос-Анджелесе даже не представляет, что здесь, в Нью-Йорке, началось землетрясение, от которого у нее там скоро начнется цунами. Но тут я понимаю, что перед «потом» есть «сейчас», которым надо заниматься.

– Мне надо бы позвонить, – говорю я Мие. – Менеджеру, он меня ждет… и Брен.

– Конечно, – говорит она и, помрачнев, вскакивает, от волнения чуть… Авторизоваться и читать далее